Клуб путешественников

Из Джанси в Агру элитный «Шатабхи экспресс» проездом из Бхопала долетает за четыре часа. Но отправляется он уже скоро, в восемь вечера и у меня всего часа три, чтобы увидеть знаменитый форт Джанси. Конечно Джанси – это прежде всего Орчха, но … не в этот раз. До Орчхи 35 км и не менее часа в один конец.

Рикша, которого я взял на станции, просит 300 рупий… и мы едем…
Форт как форт, мощный, хитроумно сложенный по всем правилам крепостной фортификации… но его слава вовсе не в этом. Не в стенах, архитектуре или фортификационных ухищрениях. Джанси – это один из символов борьбы за независимость Индии… Место, где жила, сражалась и откуда ушла, пав в бою под Гвальором, национальная героиня Индии – Рани Лакшми Баи
Рани Лакшми Баи – родилась в браминской семье в Варанаси. При рождении ей было дано имя Маникарника. Она рано лишилась родителей но, судя по всему, её юношеские годы прошли относительно в свободной и раскованной атмосфере, и её судьба отличалась от судеб большинства индийских женщин. Она получила хорошее образование и в совершенстве владела боевыми искусствами. Например, она могла сражаться двумя саблями в обеих руках, верхом на лошади, придерживая узду зубами. В 14 лет она вышла замуж за махараджу Джанси Гангадара Рао и по индийскому обычаю сменила имя на Лакшми. Они жили в полном согласии, муж ничем не препятствовал увлечениям жены и даже позволял ей обучать боевым искусствам своих служанок. Однако прожили совместно они недолго, будучи на много старше жены, Гангадар Рао заболел и в 1853 году скончался. Единственный совместный мальчик наследник, который у них родился в 1851 году умер через несколько месяцев, поэтому бездетный махараджа был вынужден назначить своим приемным сыном и законным наследником пятилетнего родственника Дамодара Рао. Лакшми Баи назначили регентшей. Несмотря на всю законность ее положения Ост-Индийская Компания аннексировала территорию княжества, воспользовавшись формальным поводом. Лакшми Баи отстранили от управления и назначили пенисию в пять тысяч рупий.

Когда в 1857 году вспыхнуло Сипайское восстание, гарнизон Джанси примкнул к восстанию. Несколько английских офицеров были убиты. Повстанцы захватили одну из крепостей, во второй же укрылись оставшиеся в живых европейцы — 61 человек, более половины, из которых составляли женщины и дети. Они обратились к Лакшми-бай с просьбой о помощи и защите, которых она не могла им предоставить, так как на тот момент обладала лишь очень ограниченной властью и не имела фактически никакого авторитета в глазах мятежников. Она ответила им, что не может помочь, но пообещала, что если они сами уйдут из крепости, никто из местного населения не причинит им вреда. Осаждённые предпочли остаться в крепости. Некоторые из биографов Лакшми-бай утверждают, что она тайно послала им хлеб, воду и медикаменты. 7 июня повстанцы, окружившие форт, пообещали, что предоставят европейцам безопасный проход в том случае, если они сдадутся без боя. Осаждённые согласились, но когда они вышли за пределы города, один из лидеров повстанцев приказал их убить.

После того, как восставшие ушли в Дели, Лакшми-Бай сообщила колониальным властям, что считает себя у них на службе и вернёт управление княжеством. Однако колониальные власти обвинили её в убийстве англичан, и это вынудило её перейти в лагерь повстанцев. Лакшми-Бай мужественно возглавляла оборону Джанси от английской армии генерала Роуза, а затем во главе кавалерийского отряда героически воевала в войсках Тантия Топи и пала в бою под Гвалиором.

Мы с моим рикшей – который быстренько записался мне в экскурсоводы – ходим среди мощных двойных стен форта, смотрим на ров, в котором когда-то кишели крокодилы, на гигантскую пушку, имя которой Ганеш, на когда-то принадлежавшие англичанам казармы и пакгаузы и 15-метровую стену, с которой по легенде Лакшми Баи спрыгнула верхом на лошади и в одном седлне со своим приёмным сыном.

Дворец Лакшми Баи, как и многие вышедшие в тираж дворцы в Индии стоит пошарпанный, запущенный и лишь немногие местные туристы забегают сюда, чтобы напомнить себе и своим детям о собственно непростой истории. Роспись стен замечательная, но без должной заботы она облупилась и местами совсем отваливается. Там и тут среди древней росписей красуются более современные надписи, нацарапанные на стенах местными «любителями древностей»: «Ракеш+Дора=love», «Ашод, 2005», «Кумар, 2006» и т.д. И вот среди этих Ашодов, Кумаров, Капуров и Раджнишей я вижу едва приметную надпись ручкой на уже добела вытертой стене: «Минск, май 2006г.»… Вот это по-нашему!

Через полтора часа я уже снова сижу в поезде, который едет в Агру.

Мрамор – в противовес песчанику – материал холодный и лунный. Я никогда не увлекался исламом, но всегда замечал, что в лучших образцах мусульманского искусства очень много воздуха и лунного света. И этот лунный холодок не растопить даже палящим индийским солнцем… И он не уйдёт даже если толпы атакующих этот шедевр архитектуры, этот символ Индостана, туристов, затопят всё вокруг…

Но сейчас раннее утро.. туристов почти нет, а первые лучи солнца, которые уже через час или два сделают эти камни невыносимо жгучими (не вытравив из них той этой холодной сути) придают им нежно розовый, сладостно-тёплый и романтичный оттенок. Как любой нормальный бэкпеккер ехать сюда я не хотел… Из принципа, из чувства противоречия, просто потому что сюда едут абсолютно все, кто приезжает в эту страну. Я не хотел толкаться в очереди перед входом среди орущих и жестикулирующих гидов, среди полусонных экскурсантов, среди жующих бетель рикш, сигналящих такси и двухпалубных автобусов. Я не хотел, чтобы ко мне приставали доставалы и торговцы мраморными шахматами, проволочными головоломками и … Я хотел «настоящей Индии».

И вот теперь я здесь. Раннее утро медленно заполняет золотым сиянием все дорожки ведущие к возвышающемуся посреди длинного пруда монументу и делает эти камни и минареты сахарными. А тот лунный холодок подобен тонкому, как шлейф запаху жасмина или едва ощутимому аромату цветущих роз… Я гуляю, впитываю этот ускользающее от меня настроение и пытаюсь понять… то ли мне повезло, то ли состояние у меня такое, то ли пришёл я сюда в «правильное» время, то ли все те, кто не едет в это место «чиста по идеологическим причинам», просто глупцы…? Через два часа здесь будет пекло, толпы «понаехавших» на утреннем поезде из Дели туристов сделают это пекло невыносимым и увидеть здесь, скорее всего, будет нечего, но пока…

Я сижу на парапете и прислушиваюсь. В этом аромате очень много. Тихая печаль, светлая грусть, сладостная нега, прозрачная вода в ажурных фонтанах, прохладное журчание в жаркий день…, лёгкое дуновение, открытый полог, тщета…. и тщетная надежда.

Любовь императора великой страны к своей жене или просто романтичного человека к своей спутнице, подарившей ему 14 детей и умершей в родах наследника. Наследника, который не только расправится со своими старшими братьями, но и заточит своего отца на последние восемь лет его жизни. Но заточит так, чтобы тот ни на минуту не переставал видеть то, что прославит имя его создателя в веках… Вечная песня вечной любви, над которой не властны ни времена, ни страны… и которая через века и расстояния заставляет меня вслушиваться в эту тишину и находить её отзвуки в своём сердце. Я сижу и слушаю эту голубиную песню и не понимаю, как я мог оказаться здесь, хотя и не собирался.

Конечно, мой путь пролегал мимо, и было бы глупо не потратить пару часов, чтобы «поставить галочку», но ведь я НЕ ХОТЕЛ «ставить галочку». Я прислушиваюсь ещё и где-то там под куполом я слышу пение ангелов, небесный хорал, песнь подобную переливу органа в его высших регистрах. Неужели я столь впечатлителен? Может быть, мне чудится? Или у меня слуховые галлюцинации?... Но нет, стройный хорал не смолкает, иногда усиливаясь, иногда затихая, но уже через минуту возобновляясь с новой силой. Я не могу поверить в реальность ситуации и впору ущипнуть себя за руку… Это не просто ощущение – это реальная музыка. Я поднимаю голову, чтобы попытаться понять, откуда несётся этот божественный звук. Кажется – он идёт откуда-то из под купола.. Может быть там поёт кто-то из персонала? Наверное, там лестница, он забрался туда что-нибудь почистить и запел? Очень трудно представить, чтобы в Индии, в храме – пусть даже и музейном – специально ставили музыку для туристов. Да и какая-то уж очень нереальная это музыка. Нечеловеческая. Медленно поднимаюсь с парапета и тихо, постоянно прислушиваясь, чтобы не спугнуть фантастическую реальность, иду в главное святилище, где в центре, под несколькими этажами мраморных перекрытий лежат в мраморных гробах истлевшие тела Мумтаз и Шах Джахана… И там, в этой глубокой вышине, под огромным белоснежным куполом … мирно воркуют голуби..

Закат я провожал на другом берегу Джамны. С той стороны, где должен был стоять второй Тадж Махал из чёрного мрамора и где ещё виден его полуразвалившийся фундамент. Здесь совсем нет туристов, лишь небольшая стайка детей, которые гоняли палками колёса и от нечего делать приставали ко мне. И ещё одна приветливая влюблённая парочка из Бомбея, которые задали мне все положенные вопросы и пожелали счастливого пути. Тихие воды Джамны, отражают величественное здание на том берегу и последние отсветы заката на его белоснежных минаретах …. Мычание коров, огороды на которых жгут мусор, туман над водой. Отсюда когда-то Верещагин писал свой Тадж Махал.

Вечером я уехал в Дели

- Ануч, ешь!!
Мальчишка бычится и что-то мямлит в ответ
- Ешь, я тебе говорю!
Хотя я не знаю хинди, но в данном случае этого не требуется, как и не требуется переводить индийское кино…
- Ануч, посмотри сюда! Ануч, ты будешь есть или нет?
Сцена продолжается с неизменным успехом уже 3,5 часа. На каждой остановке, раз в полчаса нам аккуратно приносят еду. Еда превосходного качества, как собственно вагон, да и поезд в целом… Поезд идёт из Бхопала в Дели и на таких поездах даже в Европе далеко не все ездят.
- Ешь, а то не куплю велосипед!
Мальчишка начинает вяло ковырять в тарелке…. Но снова быстро вянет
- Ты опять не ешь?! Я тебе сказал есть, а ты опять не ешь?! Ну-ка ешь немедленно, я тебе сказал!!
Несчастный Ануч, пухлый мальчишка лет десяти, уже полчаса сидит, упёршись носом в стекло, и никак не реагирует на окрики.
- Повернись сюда! Ты будешь меня слушать, негодный мальчишка?!!
Мой сосед - его отец – плешивый индус, с хрестоматийно-боливудской внешностью деспота и негодяя, брызжет слюной во все стороны.
Я пытаюсь углубиться в книгу и через какое-то время о нём забываю, но когда я снова поднимаю глаза, его гнев уже направлен на другой объект:
- Я просил, я специально заказывал НЕВЕГЕТАРИАНСКУЮ ЕДУ, а вы мне что принесли??!! Почему Вы принесли мне ВЕГЕТАРИАНСКУЮ??!!!
Проводник-официант стоит полусогнувшись в замешательстве, остолбенело и картинно выпучив глаза…
Народ на соседних сидениях оживает, пытаясь понять, что происходит
- Позовите начальника поезда!
Приходит дежурный смены..
- Извините, мы сейчас исправим ошибку!
- Я сказал.. Начальника поезда … немедленно… верните мне деньги за билеты!!

Тамас жирный смачный льётся из глубин его бессознательного сплошным неразбавленным потоком. Народ в вагоне замолкает и уже с любопытством и внимательно наблюдает за происходящим, как за сценой из фильма.

Приносят новый поднос. Проводник официант протягивает его «деспоту», но тот так разъярён, что его руки дрожат, не слушаются и ..всё содержимое подноса с грохотом валится на пол и частично мне на колени… чай, мясо с карри и т.д… Проблема усугубляется тем, что я сижу у прохода, а этот тип – сразу за мной слева. Таким образом, я в самом центре событий, но при этом на меня никто не обращает никакого внимания, а всё сливки и всю славу звезды телешоу собирает этот плешивый негодяй.

Я слышу несколько шумный вздохов с соседних сидений, проводник съёживается от ужаса, а сосед глухо рыкнув, хватает его за лацканы пиджака. Некоторое время они стоят надо мной пыхтя, и брызгая слюной, как паровозы или чайники, с которых забыли снять крышку и выключить газ. Двинуться никуда невозможно, а пытаться прекратить это безобразие нелепо. Пока ещё один проводник, дежурный смены и несколько пассажиров пытаются уговорить плешивого «деспота» не выбрасывать незадачливого официанта под колёса поезда, я, обтекая кипятком и жирным карри, сижу как мышь, хлопаю глазами, и жду, чем же всё это закончится. Минут через десять, сосед с проклятиями, угрозами и ворчанием отпускает свою жертву, другой официант приносит ему ещё один поднос с мясом, меня – видимо из вежливости к моей европейской внешности – какое-то время трут полотенцами и салфетками, хотя это слабо помогает. На какое-то время вагон погружается почти в безмятежную тишину, нарушаемую лишь чавканьем слева, периодическим ворчанием и уже почти безобидными окриками в сторону снующих проводников и совсем притихшего Ануча.

Кажется только в этой стране возможны такие карикатурно-фантасмагорически-несуразные ситуации и персонажи, обладающие столь невероятной силой искривлять пространство и доводить его до той степени идеальной формы метафорического ребуса, той степени логического абсурда, когда уродливое становится смешным, глупое поучительным, а нелепое прекрасным… А таких чистых, рельефных без примесей типажей, таких ярких характеров, наверное, уже больше нигде кроме как в Индии не найти. Как будто сам Великий Гуру воплощается во всех этих образах, чтобы посмеяться над страхами и замешательствами, и дать тебе ключи к познанию твоей глубинной сути.

Через час поезд подваливает к центральному вокзалу в Нью-Дели. Сосед с Анучем исчезают в проходе, расталкивая и препираясь с пассажирами. А я неспешно беру рюкзак и тоже потихоньку двигаюсь к выходу.
– Не обращайте на него внимания, он не в себе – интеллигентный индус в очках, опрятном пиджаке и светлых брюках, смотрит на меня с искренней улыбкой…
– Да, нет, что Вы.. Я в порядке. Я всё понимаю, – улыбаюсь я в ответ.
На самом деле я страшно ему благодарен, ибо мне кажется, что все вокруг смотрят на меня с неким отчуждённым недоумением…
Да вот, ..Великий Гуру ещё и столь сострадателен, что даёт мне прибежище, даже не выходя из этого вагона))… И вечером, засыпая в своём жутком номере на Пахаргандже, больше похожем на тюремную камеру, чем на номер отеля, я уже широко улыбаюсь.