Клуб путешественников

Самостоятельные путешествия, страноведение, культурные различия.
Текущее время: 28 мар 2024, 12:20

Часовой пояс: UTC+03:00




Начать новую тему  Ответить на тему  [ 1 сообщение ] 
Автор Сообщение
СообщениеДобавлено: 01 май 2015, 12:08 
Не в сети
Администратор

Зарегистрирован: 23 дек 2014, 20:29
Сообщения: 2352
Откуда: Санкт-Петербург
Пусть память о великих жертвах преисполняет нас великой гордостью и даёт нам великие силы.
Мы непобедимы, если не будем забывать о том, какой ценой даются некоторые победы.


Изображение


К кургану ведет Аллея тополей.

Изображение


После лестничного марша посетитель оказывается пред монументом "Стоявшие насмерть".
Изображение

Изображение



Стены-руины.
Изображение

Изображение

Изображение


В репродукторы слышны "Священная война", звуки боя, сводки Информбюро. Стены испещрены надписями, воспроизводящими те, что сделаны были руками самих бойцов. Одна из них, однако, принадлежит кому-то постороннему, -- не богу, не другу, не врагу, не свидетелю. Она принадлежит Потомкам. Эта надпись гласит: "Все они были простыми смертными" -- и она над теми, кто превратился в монолит еще при жизни. В Пантеоне Воинской Славы под Курганом эта фраза будет уже изречена как бы самими павшими, и там окончательно станет ясно, что это напоминание не случайно: они именно БЫЛИ простыми смертными.
А превратились сначала в камень, затем -- в белых журавлей...


Изображение

Изображение


Площадь Героев.
Изображение
Это аллея, вдоль которой стоят скульптурные группы поразительной динамики: это всегда две фигуры, одна символизирует героя павшего, другая -- героя выжившего. Но оба являются победителями. Это просто Священная Война: в ней нужно ПАСТЬ, чтобы ПОБЕДИТЬ.
Но при всем символизме сценариев, создаваемых первыми пятью группами, каждый из них сам по себе реалистичен.

Изображение

Изображение

Изображение

Изображение

Изображение

А вот шестая группа...

Изображение

Изображение

Изображение


Совсем близко уже главный монумент мемориала -- "Родина-мать зовет!" на Пантеоне славы.

Изображение

Все снимки сделаны ранним мартом, во время путешествия по югу России: https://web.archive.org/web/20121023202 ... hp?t=10308

Подпорная стена. Это стена образует опору под основанием монумента Матери-Родины, -- к вершине кургана ведет подъем, начинающейся у левой части Подпорной стены, перпендикулярно к продольной оси комплекса
Изображение

Одновременно Подпорная стена образует как бы фасадную, внешнюю часть Зала (Пантеона) Воинской Славы. Вход в Пантеон -- в правой части Стены.
Изображение

Тематическая и стилистическая концепция Подпорной стены -- как можно более просто, открыто, буднично, без малейшей торжественности, даже приподнятости и уж тем более без обращения к сакральным текстам и смыслам (что образует полный контраст с атмосферой Пантеона) раскрыть практический результат произошедшего в величайшей битве истории: фашисты разгромлены, огромная армия вермахта сдалась в плен, а наши отпраздновали победу, и впредь, не давая врагу опомниться, гнали его прочь с родной земли.
Изображение

Изображение

Изображение

Изображение

Изображение

Изображение



Зал Воинской Славы.

«Да, мы были простыми смертными, и мало кто уцелел из нас, но все мы выполнили свой патриотический долг перед священной матерью-Родиной!».


Изображение

Изображение

Изображение

Изображение

Изображение

Перед нами -- святилище новой Религии. Нехристианской, несатанинской, и даже не вполне языческой. Объяснить существо этой веры очень сложно, и тем не менее, зайдя в Зал Воинской Славы, мы внимаем сразу нескольким безошибочным сигналам такой мощи и воздействия, что у нас не остается никакой возможности ошибиться: да, мы находимся близ sacra - мы испытываем подобающий ужас, какой и должно нам внушать все священное; даже если мы не совсем точно знаем, какой природы эта сила.

Зал (Пантеон) Воинской Славы -- так называется это Святилище, и легче всего определить его как Склеп: огромной вместимости Склеп, с круглым наружным отверстием в потолке. Под этим отверстием горит вечный огонь, в факеле, который держит простертая из тверди земли (постамент из черного мрамора) белая кисть. Возле кисти с огнем стоят солдаты -- хранители огня (в индуизме именуемые дварапаллы, эти хранители должны быть в каждом таком храме). Спиралевидный подъем, опоясывая с внутренней стороны стены Склепа, огибает Кисть по часовой стрелке; выходящий наружу паломник, и без того уже ошеломленный, с разнесенными в мелкую щепу преградами обычного житейского гносеоскепсиса, обнаживший за эти несколько минут свои чакры -- попадает на курган, к подножию исполинского монумента Матери-Родины...


Изображение


Стены Святилища покрывают мозаичные панели с именами павших за Родину.

Можно, конечно, -- но не нужно -- пытаться представить убранство и фигуративные модули Святилища в виде символического ряда советской идеологической психодрамы; но ничего не получится. Кисть, выпростертая из-под земли, не может быть истолкована как знак того, что собственно речь идет всего лишь о памяти павших (мол куда же еще пасть павшим, если не в землю). Не получится. Эта Кисть держит факел с огнем. Обычно вечный огонь в подобных мемориалах символизирует неспокойную, не дающую разнежить моральные устои память Потомков о Жертвах Предков, в более пошлых коннотациях -- "жар сердец" пассионариев. Но тут, в Зале Воинской Славы Мамаева Кургана, благословение Памяти исходит от самой Кисти, так как именно Кисть держит Факел -- а точнее поддерживает, не давая ему сгинуть под прахом. Тело и души ушли в небытие, и кстати, забегая вперед, нет ни малейших оснований заподозрить Вучетича (создателя Мемориала) в том, что он полагал души спасенными. Но остался еще огонь, осталось то Величие Подвига, -- скоро мы поймем, во имя Кого он был совершён, -- ради которого и жили, и гибли эти люди. Кстати, "и жили, и гибли" можно заменить словами "жили-гибли": в Священной историографии, повторю, они обязательно должны были "пасть", принести себя в жертву.
То, что они дрались именно ради этого Огня, -- совершенно очевидно; ибо что собственно может быть ценнее, драгоценнее того, что пытаются спасти во что бы то ни стало, так, что возносят над прахом, пред тем, как уйти самим в небытие -- безвозвратно, безвозвратно, безвозвратно -- без надежды на христианское спасение.

Поэтому, если считать Огонь символом памяти, получится ерунда: наши воины дрались, конечно же, не за память, тем более не за память о себе. И не память о себе они передают потомкам. А что же?
Точный ответ на этот вопрос, думаю, дать будет трудно. Ибо то, ради чего они жили-гибли -- субстанция очевидно за гранями понятий и вообще языка. Ну хорошо, я мог бы сказать: они пали за Веру и передали Веру потомкам. Я мог бы так сказать, если меня не будут спрашивать: Веры во что?

Может быть, я и попытаюсь дать на это ответ, но попозже. А пока просто убедитесь в том, что речь идет о Вере. Это отверстие в Склепе над огнем, конечно, образует настолько прозрачную по семантике пару с огнем Веры, что и комментировать тут совсем нечего.

Огромное значение имеет текст «Да, мы были простыми смертными, и мало кто уцелел из нас, но все мы выполнили свой патриотический долг перед Священной Матерью-Родиной!». Загадочность его, его неподвластность стандартным верификационным методам советской символологии, не может не поражать даже самый зашоренный ум!

Как я уже писал выше, как минимум, это текст дает ясно понять смысл якобы трюизма "Они были простыми смертными" -- этой неожиданно изреченной неким третьим лицом -- среди надписей от первого лица!!! -- репликой на так называемых "Стенах-руинах" (см. выше). Становится ясно, что фраза принадлежит Потомкам, или Совокупной Памяти Потомков, и что еще важнее, что ключевой в обеих фразах о смертности (но особенно в первой из них) является слово "были". Эти Павшие исчерпали свою смертность. Теперь они относятся НЕ к миру смертных... И если в окружении Стен-Руин Павшие еще не могли сказать об этом посетившему Святилище, то здесь, пред тем, как паломник предстанет перед Священной Матерью-Родиной, самое время ему об этом прямо сказать.

На этом месте нужно окончательно и бесповоротно отойти от поисков верификации термина "священный" в стандартном тезаурусе смыслов советской монументалистики. Нужно наконец понять, что в случае Мамаева кургана мы имеем дело с чем-то принципиально другим (хотя само собой разумеется искусно загримированном под классический дискурс). Нужно наконец увидеть в употреблении 1-го лица в речении мертвецов не просто культ павших, который случается в более скромных советских святилищах, хотя, конечно, отправляющих тот же культ, что и Святилище Мамаев Курган. Нужно узреть главное: павшие эти, в каноне религии, которая нам тут открывается, в действительности полагаются реинкарнированныни в субстантивированные модальности, причем модальности эти далеки от блаженства. Я вполне допускаю, что это именно камень или журавлиная стая. Случайно ли бесконечно, беспредельно, неискупительно печальным является это гениальное стихотворение гениального дагестанца? Случайно ль столь же безнадежно печален голос исполняющего этот хорал гениального еврея?

Нет никаких признаков того, что отдавшим жизнь за Родину или, говоря принципиальнее, отдавшим жизнь за идеалы, не разменявшим их на полужизнь, полулюбовь, получесть, полуподвиг, полунежность, -- уготовано вечное блаженство; ничуть не бывало; они просто исполнили свой долг.
В данном случае это -- "патриотический долг перед Священной Матерью-Родиной".
Мы, разумеется, имеем дело с Высшим Божеством Пантеона. Можем ли мы дать какую-то характеристику этому Божеству?

Я рискну это сделать.
1) Священная Родина-Мать очень далека от Божией Матери, как негласной святой покровительницы Руси. Собственно, знающие историки вам скажут, что выражение "мать сыра-земля" в действительности не имеет отношения к сырости и к земле, Сыра-земля -- это имя древнего, вероятно еще протославянского, языческого божества. Это obiter dictum, но показывает корни вне (или до-) христианского Священного Женского Начала. Священная Родина-Мать -- вполне возможно одна из эманаций Богоматери, но покровительство ее другое.
2) Священная Родина-Мать менее всего покровительствует милосердием и всепрощением. Она любит своих сыновей, но любит их только преданными, необязательно павшими, но во всяком случае готовыми пасть. Покровительство же ее в том, что преданным и павшим она дает возможность обрести смысл и свет самозабвения, самоотречения ради Высшей Идеи -- высшей, я имею в виду, чем человеческие (смертные) чаяния. В этом самоотречении ради Великой Идеи они найдут "покой и волю", которые, как известно, являются духовным субститутом счастья. В этом Великое Покровительство Священной Матери-Родины.
3) Далеко не всякий народ находится под покровами Священной Матери-Родины. Далеко не каждому дано знать счастье того самоотречения, о котором я пишу. Полагаю вообще, что этим отличается только русский народ -- не в этническом конечно значении, а в значении того существительного, к которому прилагается прилагательное "русский" -- той общности, которую очень условно можно назвать евразийцами, но это конечно настолько неточное определение, что я предлагаю его тут же забыть. Лучше сказать, что Священная Родина-Мать есть у России, как у Великой Империи, какой она всегда была и, благодаря Великой Победе над нацизмом, осталась.
4) Это Империя Добра. И она, под мистическим водительством Священной Матери-Родины и ценой 27 миллиона самоотреченных, в 1945 г. одержала верх над Империей Зла.
5) Самоотречение (самозабвение), в том числе (и как логическое продолжение в случае войны) -- смерть за Империю, является хотя и шансом обрести упокоение под покровами Священной Матери-Родины, но это -- жертва. И необязательно жертва жизни. Убежден, что истинный подвиг павших за Родину, и вообще тех, кто приносит себя в жертву Священной Матери-Родине, состоит не в моральных качествах как таковых -- не в храбрости, не в отваге, не в мужестве, не в выдержке; а в том, что человек, живущий в Империи, в какой-то момент осознает, что правящая здесь Священная Родина-Мать вовсе не собирается ему сулить блаженство даже после смерти, причем после смерти за Нее, а уж тем более-то не собирается делать его счастливым при жизни. И сознавая это, а также одновременно с этим чувствуя, что цельность своего существования можно обрести, предавшись под покрова Матери-Родины, то есть связав себя с судьбой Империи, человек совершает акт самоотречения.

И вот этого кстати никак не могу понять наши либералы; они все время оценивают судьбы Родины в терминах успеха, которые применимы к какой-нибудь, прости господи, Голландии. О нет, прекрасная страна, я вообще люблю все народы за то, что Господь сделал их непохожими, люблю и голландцев и даже эстонцев. Но как можно думать, что Россия станет счастливой страной, если вы ей дадите выращивать тюльпаны под окнами (типа никто не растопчет и не сорвет) и оставлять двери открытыми настежь (никто не украдет). Боже, да Империя вообще НЕ бывает счастливой и не собирается делать кого-то счастливым, кроме своих подданных, у которых счастье есть одно-единственное -- счастье, которого никогда не будет знать эстонец или голландец, -- это счастье умереть -- а если повезет, то и не умереть, - за Родину, не за "свободу" Родины (в кавычках, потому что я конечно не считаю эти народы свободными) и ее "процветание" (кавычки тут тем более уместны), и даже не только за Свободу без кавычек, а за ее Величие и за ее Победы в ее битве со Злом.

Но и для тех, кому суждено не пасть, а выжить, -- это горькая, это несчастливая судьба.
Это судьба самоотречения. Мы слышим этот смысл во фразе "Праздник со слезами на глазах". По ком эти слезы в Праздник? По потерянным близким и друзьям? Нет, они уже оплаканы. Это слезы, который подданный Империи Священной Матери-Родины проливает по себе. По своему самоотречению. По той судьбе, которой у него никогда не будет, и которая есть у благополучных народов -- народов, которые могут жить в свое удовольствие. И которой нет и не будет у подданого земли, над которой распростерла свои покрова и с которой грозит разящим мечом врагам Священная Родина-Мать.

Изображение

Русские, не в бытовом смысле, а в метаисторическом, никогда не будут жить в свое удовольствие. И другим, безусловно, не дадут.

Отчего же иначе так печален человек Империи, когда говорит о том, что в стае журавлей - теперь мы знаем точно, что в них превратятся павшие за Родину, -- есть "промежуток малый, быть может, это место для меня"? Он печален во-первых потому, что живя на этой земле честно, в любой момент может быть призван в эту стаю, и стало быть, окажется лишен того, что называется человеческим счастьем, а во-вторых, он знает, что стая эта летит отнюдь не в райские кущи.

Изображение



дЮДЯ Май 10, 2010 10:15 am
Здорово, Володя. Только не могу понять, почему ты считаешь эту религию не вполне языческой. По мне - так язычество в абсолюте.


Wolfson Пн Май 10, 2010 11:10 am
Я думаю. Но я не вполне уверен. Совершенно ясна ближайшая языческая аналогия: Вальгалла. И там, и здесь, собраны эманации (неважно, валькириями или в журавлиной стае) Павших Воинов. И там, и здесь нет и речи о благости или блаженстве. Даже если забыть, чем занимались по ночам эйнехерии, Вальгалла ближе к аду, если уж все-таки применять христианские понятия. Внешне общим является и эсхаталогизм. Наконец, при некотором усилии можно даже уподобить Фрейю Священной Матери-Родине... Но... на этом все аналогии исчерпаны, а все остальное противоречит порядку Асгарда.

В этой религии нет Одина, нет пожалуй даже Рагнарека, да и Фрейя все-таки не тянет на нашу Священную Родину-Мать. Мелковата.;)

Эсхатологическая параллель все-таки совершенно внешняя: самоотречение скандинавских воинов -- не более чем самоотречение самурая, а самоотречение Павших за Священную Родину -- Великую Империю -- это самоотречение подвижническое, целеполагающее; в Вальгалле воины готовятся к Рагнарёку, но те, кто в журавлиной стае, -- вряд ли к чему-то готовятся, тем более к Битве. Ибо они "до конца выполнили свой долг перед Священной Матерью-Родиной". Хотя, конечно, знать мы этого не можем: но думаю, что они ждут Божьего Суда, а дальше все будет по-христиански.
Священная Родина-Мать оказывается если и не единственным Божеством пантеона, то, как мне кажется, воплошающим все прочие смыслы этой религии. Вот поэтому я не совсем уверен, что мы можем называть эту религию языческой, хотя это уже вопрос о корректности определений.

Игорь Дмитриев Пн Май 10, 2010 12:56 pm
Очень здорово.
Комментировать, конечно, не буду.
С Днем Победы, ура.


Цитата:
Wolfson Пн Май 09, 2011 6:19 pm

Перечитал текст спустя год и захотел добавить несколько слов о песне "Журавли".
На самом деле, "Журавли" -- это не песня, а песнь.

Иногда ее называют гимном павшим; в какой-то мере это так. Но ее значение еще глубже.
Это религиозный псалом, исповедь и славословие. Во всяком случае, я уклонюсь в дальнейшем использовать слово "куплет", буду писать "строфа", строфа как в псалме, и не только из-за очевидных жанровых коннотаций.

Но пожалуй, я и сам пока не знаю, как категориально определять "Журавли".

Бернес, конечно, понимал метафизику своего самого великого творения. Вокального голоса у него не было, но именно вне исполнения Бернеса "Журавли" остаются только песней, даже у Хворостовского, или даже -- только гимном.

Сама идея создания "Журавлей" принадлежала именно Бернесу. Прочитав стихотворение Гамзатова в переводе Гребнева, он убедил того и другого изменить текст.

Затем он уговорил композитора Френкеля написать музыку, причем торопил его -- так как уже в то время знал, что жить ему оставалось недолго.

Когда наконец Бернес услышал музыку "Журавлей", он, по воспоминаниям самого Френкеля, разрыдался -- отнюдь не будучи сентиментальным человеком. Оставались еще хлопоты с тем, чтобы как можно скорее осуществить запись, -- Бернес уладил и это. Умирая в страданиях от рака легких, Бернес сумел записать "Журавлей" с одного дубля. Пластинка с записью вышла уже после его смерти.

Первые две строфы -- это признание того, что солдаты гибнут, но не умирают. Они не сгинули. Они сохраняют бытие, однако недоступное нам, хотя и сохраняющие с нашим связь. Они могут нас окликать, мы можем их видеть и обращаться к ним. Однако именно это внятное определение положения павших и отношения, между нами возникающего, не оставляет никаких недоговоренностей и надежд у того, кто не в состоянии охватить смерть близкого своим сознанием, поверить в то, что близкого человека больше нет.
Павших больше нет с нами, из нашего мира они ушли навсегда. Нужно это признать, нужно с этим смириться, и от этого -- великая тоска и непереносимая боль.

Не потому ль так часто и печально
Мы замолкаем, глядя в небеса?

Кажется, что это риторический вопрос. Да -- поэтому... Но оказывается, что не только поэтому. Оказывается, что это размышление и чувствование, имеющие продолжение.
Первые две строфы -- песнь о павших -- это только первое потрясение песни, не самое жестокое, не самое сильное и не самое светлое, хотя на самом деле очень важное -- и само по себе, и потому, что без него не будет следующих.

Тут еще поразительно то, насколько проста и незамысловата текстуальная фактура песни по отношению к рожденным ею смыслам. Текст, впрочем, сделался еще проще после того, как он попал в руки Бернеса. С авторами было согласовано то, что песня будет записана без двух, действительно только мешающих трансляции смысла, строф оригинала. Бернес также убедил Наума Гребнева (переводчика) заменить в русском тексте "джигиты" (так было в аварском оригинале у Гамзатова) на "солдаты"; Гамзатов тоже не возражал, так как, по его словам, "это как бы расширило адрес песни, придало ей общечеловеческое звучание".

Уверен, что в случае с "джигитами" эффект не только в отказе от этнически окрашенного слова, хотя конечно отказаться от него по этой причине следовало в свой черёд. Именно слово "солдаты" задает верное понимание песни, в том числе и первых двух строф: любое другое слово не давало бы оснований для таких (предложенных выше) выводов. Только "солдат", человек, призванный к выполнению долга, подразумеваемым компонентом -- а в ином случае едва ли не подразумеваемым итогом -- которого является принесение в жертву собственной жизни, может стать тем, кто, погибнув, никогда не сгинет, тем, кто будет нас окликать.

Слово "призванный" можно писать и с большой буквы. Не военкоматом же они были призваны, естественно, да и не собственной совестью, хотя люди штурмовали военкоматы в надежде быть призванными на фронт, а им отказывали, потому что кто-то был болен, а кто-то еще молод, а кто-то уже стар.

Но призвала их к этому совсем другая сила.

Итак, "солдаты" - в раскрытом смысле. Призванные принести себя в жертву и потому заслужившие нам и себе возможность окликать нас.

Тут конечно еще колоссальное значение имеет найденный Гамзатовым символ -- "журавлиная стая", поскольку задается противопоставление "оставленные на земле -- вознесенные в небеса и окликающие тех, кто внизу".

Но, как я уже писал год назад, не нужно отождествлять павших, превратившихся в журавлей, с субъектами ангельского чина. Ни о каком спасении их душ, а равно о переходе в ранг небесных покровителей, речи не идет. Нет, не потому конечно, что "Журавли", хотя целиком вписывается в идеологическую парадигму культа Мамаева Кургана (см. выше), отрицает спасение душ, просто это откровение о другом. Вообще нет никаких указаний (как в святилищах Мамаева Кургана, так и в псалме) на то, должны ли эти души спастись. Мы понимаем только то, что были люди (а сейчас журавли), когда-то призванные -- Призванные -- пожертвовать жизнью ради сохранившегося порядка бытия, в котором есть место и нам, -- а стало быть Призванные пожертвовать жизнью для нашей жизни. Какова их судьба в том другом мире, пусть и небесном, в который они ушли от нас, -- мы никогда не узнаем, потому что они не вправе нам рассказывать.
В третьей и четвертой строфе оставленному в этом мире смотреть на журавлей открывается то, что в действительности у него есть все основания занять место в этом строю. Там всегда найдется для него "промежуток малый".

Это основание куда более серьезно, нежели простое признание равнопричастности к судьбе Империи Священной Матери-Родины каждого ее подданного, хотя это тоже. Полуоткрытость мира павших, поддержание им обратной связи с миром оставшихся, дает последним сполна прочувствовать преодолимость этой грани и бесповоротность Призвания, акта избранничества для жертвы, если таковому суждено быть. Актор этого "акта" остается не только не названным, но и не существенным. В той теологической модели, которую я набросал год назад, роль актора принадлежит, понятно, Священной Матери-Родине, но в "Журавлях" эта метафизика вообще неактуализирована. Доступность, приоткрытость мира павших убеждает смотрящего на них в том, что он в любой (не "любой" в значении "каждый наугад взятый", а "любой" в значении неисповедимости мотива для него самого) момент может быть призван, избран. Это может случиться, может случиться с ним. В вероятностном значении, применительно к "подданному империи вообще", с неопределенным артиклем, это даже должно с ним когда-то случиться, обязательно, ибо голос Бернеса собственно есть голос каждого подданного. Однако, повторю, речь далеко не только о том, что подданному открылась общность судьбы, которая заключается в вероятности принесения в жертву жизни. Иначе бы и не объяснить печаль и свет этой песни. Иначе бы не было ее величия. Если бы в ней шла речь только о жертве в фонд общей судьбы, я бы не стал о ней писать. Она была бы просто хорошей песней, она бы была типа "и как один умрем в борьбе за это". Ну мало ли талантливых песен о готовности поющего разделить общую судьбу?!

Да и были бы усилия людей, создавших песнь, сколько-нибудь оправданы при такой интерпретации??

Для начала, "Журавли", конечно, в любом случае говорят о жертве языком индивидуальной судьбы.

Эта песнь человека о себе самом, о своей судьбе, которую предстоит принести в жертву. Это его личная драма -- драма, состоящая в понимании того, как рядом от него это избранничество, как прозрачно и беспрепятственно пространство, отделяющего его от избранного пасть, того, что он не может и думать о каком-то залоге или субституте, который мог бы выкупить эту жертву.

Но я говорю "для начала" и "в любом случае" потому, что жертва в "Журавлях" поднимается для эпических высот, под которыми мельчают даже горизонты Священной Матери-Родины, да и вообще всякой общей судьбы. Это уже не только жертва судьбы в Фонд общей судьбы (с учетом контекста, контролируемый СМР, но мы договорились выше, что личность распорядителя фонда значения вообще не имеет -- при любых интерпретациях).

Цель жертвоприношения в этом последнем, самом возвышенном толковании "Журавлей" полностью уходит за поле, на котором разыгрывается драма.

Мы получаем сугубо экзистенциальный дискурс. Важно ли во имя и для чего приносится человеком жертва, описываемая в "Журавлях"? Конечно же важно, но не настолько, чтобы не ощущать, что важность эта меркнет перед экзистенциальным подвигом человека, понимающим, что он жертвует своей жизнью ради идеалов. Жертвоприношение само по себе гораздо важнее, значительнее, чем цель, с которой оно свершается.

А могут ли существовать идеалы, которые выше и больше, чем жизнь, и при этом не являлись бы Священной Матерью Родиной? Ответьте себе сами на этот вопрос, что до меня, то я думаю, что уже ответил.

Впрочем, стоит оговориться. В экзистенциальном понимании жертвоприношения --- "жертва жизни" (принесение в жертву жизни) совсем даже необязательно означает жертву биологической жизни. Но если в жертву приносится не биологическая жизнь, то значит приносится все же часть жизни, ибо ценность небиологической жизни ведь по крайней мере равна (а презюмируемо выше) ценности жизни биологической. Следовательно, жертвуется только часть. Важно ли это? Оказывается, что нет, то есть да, важно, но не настолько, чтобы не увидеть, что важен сам факт жертвы, а не ее размер.

Мы приходим к той же риторической конструкции.

Само по себе жертвоприношение важнее и существеннее, чем и цель, во имя которой совершается жертва, и даже размер жертвы.

Не будем, однако, дискредитировать ценность жертвы, которая открывается в "Журавлях". Это, во всяком случае, жертва, отрывающая приносящего ее от земли, и отдаляющая его от земных дел.
Бывают такие жертвы, предметом которых, или ценой которых, является интерес к жизни.
Или к значительной части доступных к обозрению из точки жертвы горизонтов жизни.
Когда эти жертвы множатся, человек потихоньку превращается в журавля.

Все сказанное, однако, нисколько не должно пониматься как попытка предложить истолкование "Журавлей", противопоставляемое откровениям первых двух строф, то есть так, словно бы это не песнь о павших солдатах, окликающих оставшихся и внушающих лучшим из них понимание того, что им уготовано место в том же строю.

Напротив, "Журавли" были и останутся в ряду лучшего, что искусство сказало о войне. Это так именно потому, что в этом псалме говорится о значении жертвы, в частности и главным образом, жертвы жизни, не в оценке того, кто жертву не приносил и не приносит, --- и в этих словах не нужно читать укоризну -- не с позиций, например, потомка, пусть чтущего принесенную жертву и склоняющего перед подвигом голову. "Журавли" говорят о принесении жертвы словами самого приносящего, или готового, готовящегося и созревшего до готовности ее принести человека.
Поэтому так правильно, что после четвертой строфы исполняется первая, возвращающая нас к павшим.

_________________
Мы, волки, не скулим, как шакалы, и не лаем, как собаки. Мы завываем, наводя ужас на весь лес.


Вернуться к началу
Показать сообщения за:  Поле сортировки  
Начать новую тему  Ответить на тему  [ 1 сообщение ] 

Часовой пояс: UTC+03:00


Кто сейчас на конференции

Сейчас этот форум просматривают: нет зарегистрированных пользователей и 1 гость


Вы не можете начинать темы
Вы не можете отвечать на сообщения
Вы не можете редактировать свои сообщения
Вы не можете удалять свои сообщения
Вы не можете добавлять вложения

Найти:
Перейти:  
cron
Создано на основе phpBB® Forum Software © phpBB Limited
Русская поддержка phpBB