Земский в "Альтисте Данилове" открыл музыку тишины. И да, в музыке это есть; одна моя дипломница в работе по авторскому праву, описывала спор между некими (мне неизвестными) Майком Баттом и Джоном Кейджем; последний обвинял Батта в том, что тот несанкционированно заимствовал его трек, состоявший из 4 мин. 33 сек тишины, для собственной записи молчания, хотя и длившегося минуту. Но можем ли мы ТАК молчать в литературе? Мыслимо ли полное безгласие, наполняется ли оно Означаемым? Спешу: нет, не умышленные лакуны, зачищенные от артикуляции участки словесного ландшафта, точечно, словно в английском парке, утопленные в контексте, что является штатным инструментом литературы, не игриво пропущенная в книге страница, а молчание с первой до последней её страницы, да, полное молчание, молчание в рамке, такой чёрный или, чтобы отряхнуться от Малевича, просто пустой квадрат языка, возможно ли это? Нет, это совершенно невозможно. Язык всегда всё-таки сказывает, мы не знаем кому, но кому-то. Он как течение, как электричество; запломбируйте русло -- и поток от этого не иссякнет, но течение -- прервётся.
_________________ Мы, волки, не скулим, как шакалы, и не лаем, как собаки. Мы завываем, наводя ужас на весь лес.
|