Петербург.
Мало на свете таких чувственных состояний, какие даёт летний петербургский дождь. Особенно, если вы во дворе, или на одном из спусков к Мойке. В тишине, где только роняет себя дождь, думая о том, что это ещё одно, пятидесятое лето, я вспоминаю, как лет тридцать или тридцать пять назад осознал, что Петербург – это большой, добрый слон с хоботом, в который он постоянно набирает воду, а потом выпускает её. Петербург просто не праздничный. Он, в сущности, скромный и не блистательный. Он великий. Огромный добрый слон, который навис над всей великой страной, набирает в хобот воды и выпускает её. Иногда, когда ему прикольно, он вполне горазд порезвиться. Может подудеть. Да и станцевать. Есть подозрение, что не только воду он в свой хобот набирает. Если даже растопчет кого, то по неловкости. Не то что он ступить не умеет, он просто очень огромный, не всегда видит, что внизу. Верит ли слезам? Да, я думаю, что верит. Но только тем, что от сердца. Этим – верит. Я постоянно слышу тихое, почти утробное дуновение, которое доносится из его хобота. Когда я закрываю глаза, гашу свет, или смотрю в ночь, ровно дышу, я понимаю, что означает выражение «горе от ума». Горе от того, что случилось потом, чего не было вначале. Внутри горя нет. Внутри только свет и мир.
_________________ Мы, волки, не скулим, как шакалы, и не лаем, как собаки. Мы завываем, наводя ужас на весь лес.
|